Башня Занида [Авт.сборник] - Лайон Де Камп

Виллы уступили место пригородам, а пригороды — собственно городу, который отличала не увенчанная луковичными куполами роскошь Хершида и не серая крепостная хмурость Мише, а исключительно собственная, неповторимая атмосфера. Это был город бесчисленных изящных арок, изукрашенных замысловатой, фантастической резьбой, зданий в пять и даже в шесть этажей и бьющей через край неуемной уличной толчеей.

На берегу стали появляться причалы и пристани, у которых было пришвартовано множество подобных «Чальдиру» барж и баржонок. За ними Барнвельт углядел лес мачт и снастей морского порта. Шкипер «Чальдира» засек свободное место и направил суденышко к берегу, а двое матросов с кряхтеньем налегли на весла, чтобы преодолеть течение. Какая-то рыболовная посудина, увешанная парусами, словно задний двор в понедельник, нацелилась, судя по всему, на то же самое место и попыталась подрезать барже нос, да, видно, недостаточно проворно. Попугай Фило радостно присоединил свои вопли к проклятьям обоих экипажей.

Когда баржу наконец ошвартовали, начинало уже припекать. Барнвельт и Тангалоа сердечно распрощались со шкипером и его людьми и вылезли на пристань, чтобы отправиться на поиски конторы Горбоваста. Барнвельт шел с некоторым холодком в животе, что с ним обычно приключалось, когда предстояла встреча и достаточно долгое общение с незнакомыми людьми.

Но он зря волновался. На основании письма Куштаньозо Горбоваст принял их, по определению Барнвельта, «с суетливым радушием и елейными учтивостями». Этот гладенький кришнянский джентльмен давно опроверг известный афоризм о погоне за двумя зайцами сразу, поскольку, выступая в качестве особого маджбурского уполномоченного гозаштандского короля Экрара, уже много лет подрабатывал еще и тем, что снабжал информацией службу безопасности межпланетных перевозок в Новуресифи.

— Тот самый Сньол из Плешча? Поохотиться на гвамов в Сунгаре, говорите? — затрещал он, произнося ньямское имя Барнвельта «Эсньол», как, кстати, поступали все говорящие на гозаштандоу кришняне. — Ну что ж, кто не рискует, тот не богач, как гласит присловье мудрого Нехавенда! Знаете вы, наверное, что давно уж стало море Ваандао истинным рассадником беспутнейших пиратов кровожадных, и нет от них избавленья, ибо Дюр в гордыне своей платит им дань, дабы вредили они торговле не столь великой — такой, как в Маджбуре иль Замбе. И мало того — молва просочилась, будто мошенники сии связаны и с торговлею янру, отчего всякий вольный муж мелкой дрожью по ночам содрогается!

Барнвельт без особых подробностей поведал ему о разоблачении Визгаша в Новуресифи.

— Выходит, — покачал головой Горбоваст, — что негодяи и в тех краях орудуют? Не будет вреда, коли замолвить словечко синдику верховному, ибо народ маджбурский смертельно боится, как бы снадобье сие не распространилось промежду них, позволив женщинам заправлять всеми делами. Хоть и не столь подвержены мы ему, как глупцы-земляне, коих даже запашок легкий тут же в покорнейший студень превращает, все ж таки великая неразбериха может быть наслана на нас неуловимым сим препаратом. Что же касаемо письма доурии Квирибской, то получите вы его незамедлительно. Правда, лучше поспешить вам, коли желаете вы вручить его.

— А что, старая людоедка помирает?

— О нет — по той лишь причине, что, как толкуют в тавернах, намеревается она, поскольку супруг ее нынешний обезглавлен быть должен согласно варварскому их и кровавому обычаю, трон в пользу дочери своей Зеи отказать.

У Барнвельта полезли вверх брови, а вместе с ними и приклеенные антенны. Квириб под началом молодой и свежекоронованной монархини начинал выглядеть куда более заманчиво, нежели управляемый старой несговорчивой татаркой вроде Альванди.

— Надо же, я про такое не слышал! Может, господин Горбоваст, вы снабдите нас сразу двумя рекомендательными письмами — к каждой даме в отдельности?

— О чем разговор! Советую вам следить за каждым шагом своим среди дам сих властительных, ибо поговаривают, будто держат они мужей своих в покорности все тем же лекарством…

И он объяснил им все, что полагалось знать о билетах и расписаниях поездов, добавив:

— Показывает стекло, что колесо небесное не повернулось еще к зениту, и до отправленья экспресса южного располагаете вы толикою времени, дабы обозреть город наш драгоценный.

Этим путешественники и занялись, пошатавшись для начала по набережной и снимая на пленку суда — большей частью обыкновенные парусники, вполне сравнимые с земными, но тем не менее довольно впечатляющие своим исключительно местным колоритом. Были здесь массивные высокобортные посудины с прямыми парусами из Дюра, что на море Ваандао, суда с латинским вооружением из Сотаспе и других портов Садабао и даже катамаран с полукруглым парусом из далекого южного Малайера. А среди длинных приземистых боевых галер сразу бросалась в глаза гордость военно-морских сил Маджбура — квинрема «Джунсар», с ее уложенными вдоль бортов здоровенными веслами на пятерых гребцов, высокой позолоченной кормой и остроконечным тараном, торчащим в носу на уровне ватерлинии.

Не сумев устоять перед ароматами припортового рынка, путешественники рискнули отведать одно из кушаний, которые предлагали местные прилавки.

Барнвельт вскоре в полной мере удовлетворил свое любопытство, поскольку то, что поставили перед ним в чашке с супом — некое морское создание вроде огромного слизняка со щупальцами, — обладало удивительной способностью оставаться живым и шевелиться после того, как было сварено. Он успел проглотить пару извивающихся кусочков, пока поднявшийся к горлу комок не прервал этот эксперимент.

— Слабаки вы там, на Западе, — хихикнул Тангалоа, приканчивая своего слизняка и вытирая губы.

— Пошел к черту! — буркнул Барнвельт, упорно продолжая битву, пока морской организм не исчез с тарелки.

После этого они посетили муниципальный зверинец. Барнвельт, припомнив купание в Пичиде, невольно содрогнулся при виде посаженного в огромный чан аввала, не выросшего, кстати, еще и до половины. Но потом его было просто за уши не оторвать от всевозможных тварей в клетках, так что далее Тангалоа, который в жизни никуда не спешил, был вынужден напомнить ему про поезд и выволакивать из зверинца силой.

В парке они наткнулись на открытое представление балетной труппы из храма Дашмока, собственного бога коммерции этого вольного города. Жрец пустил по рукам шляпу, вернее, некий сосуд из чего-то вроде тыквы, дабы публика посодействовала нуждам храма материально. Глядя на подскакивающих в воздух девиц, Барнвельт почувствовал, как в лицо ему бросилась краска. Округ Чатагуа все это никоим образом не напоминало.